Оборона Могилева: вспоминает артиллерист Андрей Юстас. Часть вторая

И вот наступило утро. Было оно ясное, тихое и так  не хотелось верить, что идёт война, и мы находимся в таком страшном положении. Вскоре немцы пошли прочёсывать этот участок, и нам ничего не оставалось, как вылезть перед их автоматчиками из окопа и поднять руки. Так как я был ординарцем у командира дивизиона, у меня были хорошие офицерские сапоги. Немецкий солдат сразу бросил на них взгляд и велел мне разуться. Взамен он кинул мне старые ботинки да такие тяжёлые! Что ж, кто сильнее, обувается в первую очередь – закон войны.

Так начались мои пленные годы. Повели нас к Днепру через какие-то деревни. Одну ночь мы провели в совхозных коровниках. Здесь мы встретили нашего комбата лейтенанта Колесникова. Вспомнили, что неделю назад мы были в этом совхозе. У нас не было еды, но нам категорически запретили трогать совхозных коров. А теперь вот совхоз захватили немцы вместе со всеми коровами и другими богатствами.Наутро нас, как скот, напоили из колод и погнали дальше.

На третий день пригнали в Могилёв, на аэродром, окружённый колючей проволокой и превращённый в лагерь для пленных. Здесь были десятки тысяч людей: наших солдат и офицеров. Уже несколько дней мы не ели. Только на другой день немцы подогнали полевые кухни и стали нас кормить. Но они скорей издевались над нами, чем кормили, потому что они бросали гороховый концентрат прямо в толпу. Мы кидались в драку, как волки за эту еду, но она рассыпалась и падала в пыль. Немцы потешились над нами вдоволь.Потом они вовсе перестали нас кормить.

Но тут о нашем бедственном положении узнали жители Могилёва. И каждый день к лагерю стали приходить женщины. Они подбегали к проволоке и перебрасывали через неё свои свёртки и узелочки. В них был хлеб, картошка в мундире, варёный бурячок, луковица и прочая немудрёная еда, которую они отрывали от себя и своих детей. Мы кидались на эту еду, как звери. Женщины, видя до чего мы дошли, плакали и с каждым днём их приходило всё больше и больше. Поначалу немцы этому не препятствовали, но однажды осенью появились в лагерной охране полицаи. Я точно не знаю, были ли они местные, или откуда-то их привезли. Короче говоря, немцы не хотели воевать с женщинами и переложили это на полицаев. И как только наши спасительницы подошли к лагерю, они накинулись на них и стали избивать прикладами и палками. Принесённую еду они вырывали у них из рук и втаптывали в грязь.

Но женщины не испугались. Они пришли и на следующий день, только стали более осторожными, старались обмануть полицаев, растянуть их цепочку, а потом прорваться к ограде. Каждый день происходили перед нашими глазами эти баталии. Мы скрежетали зубами в бессильной ярости, видя, как избивают наших женщин, а немцы воспринимали это как бесплатный спектакль, ржали и одобряли полицаев своими криками. Но особенно они любили врезать неожиданно поверх голов из автоматов и покатиться от хохота, когда женщины в ужасе с визгом и криком кидались на землю.

Конечно, не все немцы были такие. Иногда нас по 5-10 человек возили на какую-нибудь работу: ремонтировать дороги, пилить дрова и тому подобное. Были такие солдаты, которые старались незаметно сунуть нам кусок хлеба или картофелину, но таких было меньшинство, да и те боялись, как бы не узнало начальство.

И вот пришли холода. Мы остались под открытым небом, без зимней одежды.Спасались, копая норы, как звери, набиваясь в них по нескольку человек, грея друг друга своим теплом. И опять нам на помощь пришли могилёвские женщины. Теперь они заворачивали свою еду в свитеры, фуфайки, пальто – всё что у них было тёплого. Но разве могли они помочь десяткам тысяч пленных! Кроме того, надо было ещё прорваться к ограде и перебросить всё это нам. А полицаи зверели с каждым днём и били их нещадно.

И стали мы умирать тысячами. Наши норы становились нашими могилами. Люди просто замерзали страшными зимними ночами. Время для нас остановилось. Мы ходили как привидения, не осознавая уже себя. Иногда, придя в себя, я только находил силы удивиться, что ещё жив. К концу зимы в живых едва ли остался один человек из десяти.

В конце марта или в начале апреля 1942 года в Германию отправили первую партию военнопленных из могилёвского лагеря. В эту партию попал и я.

Л.Плоткин: после падения Могилева  немцами было взято в плен  примерно 35 тысяч  красноармейцев, из них к западу от Днепра  примерно 15 тысяч. Они были отправлены, кроме раненых, которые оставались в могилевских госпиталях, на 4-й  армейский сборно –пересыльный пункт  в д. Ермоловичи на Минском шоссе к западу от Могилева и далее на 22 –й сборно-пересыльный  пункт в м.Березино.

Так как мосты через Днепр были разрушены, военнопленные к востоку от Днепра сгонялись  на 4-й сборно-пересыльный пункт на  аэродроме  Луполово в г.Могилеве.

Охрана сборных пунктов осуществлялась 551-м и 581-м караульными батальонами. К концу августа  сборный пункт в Могилеве был преобразован в пересыльный лагерь дулаг 185. В ноябре  дулаг  185  переместился ближе к линии фронта, а на Луполовском  аэродроме появился  шталаг 341,т.е. постоянный лагерь для  рядовых и младшего командного состава.

На 12 января 1942 года в Могилеве находился только один лагерь для военнопленных - шталаг 341,подчинявшийся  386-й охранной дивизии.

Леонид Плоткин, специально для портала Masheka.by

На фото - место сбора военнопленных РККА в авиагородке на Луполово. Могилев, август 1941 года. Из коллекции Олега Лисовского.