История Могилева: на Селянской улице

Из воспоминаний Ярош Ларисы  Александровны о жизни в Могилеве 30-х годов.

То ли летом, то ли осенью 1934 года папину часть из Красного Бора снова перевели в Могилёв. Всю 33 сапроту (красноармейцев, командиров с семьями и всё имущество) погрузили в «телячьи» вагоны. По сравнению с современным пассажирским вагоном «телячий» вагон короче. На той стороне, где располагалась дверь, под потолком имелось по одному окошечку справа и слева. Там было очень интересно. Внутри вагонов по стенам (за исключением того места, где открывалась дверь) были сделаны примитивные двухэтажные дощатые нары, застеленные сеном, поверх сена лежали плащ-палатки. Посередине вагона стояла буржуйка, труба выходила в одно из окошек. На улице было тепло, поэтому печку не топили, хотя от случая к случаю грели на ней воду для чая.

Кормили так: на остановках вносили в вагон термос с едой. Ехали недалеко, но несколько дней это заняло. Без конца были остановки. На долгих остановках мы уходили играть в лес; а так как в одном эшелоне ехали все семьи, то гуляли со всеми своими подружками.В составе имелся штабной вагон: он был «классным» вагоном, т.е. пассажирским. 

По приезде первым делом родители пошли к Матрёне Андреевне в Тимирязевский переулок снова снять комнаты. Но комнаты уже были сданы, и тогда мы сняли жильё в одноэтажном деревянном бараке на Селянской улице (т.е. Крестьянской). У нас было две комнаты в самом торце барака – одна проходная, через которую проходили в отдельную. Вдоль барака шёл коридор, на улицу из него вела дверь, и в этот же коридор открывались двери всех комнат. Чтобы зайти к нам, надо было с улицы войти в коридор и повернуть налево; наша дверь была в торце.

Помню, мы очень серьёзно начали обживаться, оклеили стены обоями. Запомнилась соседка еврейка Люба Пивоварова. Мы с Кирой её называли «Пуруварова», потому что она немножко картавила. Эта тётя Люба была молодая, у неё была маленькая девочка Райка. Когда она варила обед на общей кухне, то никогда ничего не солила, потому что считала, что «кому сколько надо, сами посолят». У неё муж был и брат был, вроде бы. Один или два раза она предлагала нам попробовать свою стряпню – было невероятно противно, потому что всё не солёное. Ещё она первое со вторым одновременно в одной кастрюле готовила («это второе, а это первое», вот как хочешь, так и понимай). Её дочка Райка, сколько я помню, всегда ходила сопливая, цеплялась матери за юбку и у всех просила есть. Видимо, её плохо кормили. Может, её мать и сама недоедала, но как же плохо надо кормить дочку, чтобы даже нам, детям, запомнилось, что она постоянно просит есть! Когда Райка совсем уж надоедала тёте Любе, та варила ей «суп с крокодилами». Представляешь, что будет, если в кипящей воде лопнет яйцо? Она брала яйцо, разбивала и выливала в кипящую воду тонкой струйкой; размешивала, всё это делалось без соли. Получалась вода со своеобразными нитями из сварившегося вкрутую яйца, которые назывались «крокодилами». Райка их охотно ела. Наверное, она и не знала, что есть что-нибудь вкуснее. Эта девочка и у нас с Кирой просила есть, но мы ей не давали, мы с собой кусков не носили. Наша мама, может быть, и подкармливала её.

Сялянская улица была рядом с Тимирязевским переулком. Она начиналась от Исправдома и шла перпендикулярно Первомайской, круто спускаясь под гору к речке. Если стоять к Исправдому спиной, наш дом стоял с правой стороны, недалеко от перекрёстка. Улица была глухая, ни телеги, ни машины. Машин вообще на весь Могилёв было, наверное, штуки три. Автобусы-то были. Вокруг нашего дома стояли глухие деревянные заборы, за ними – другие дома. Зимой мы ложились на санки животом и скатывались от своего дома к речке по улице как по горке. Речка называлась Дубровенка, была не шире ручья.Туалет был на улице (одна кабинка – «скворечник»), рядом с ним помойка.

Помню, как мы мылись в бане. Там было 2 этажа: женская наверху, мужская на первом этаже. На второй этаж шла лестница в два марша. В банные дни (баня не каждый день работала) выстраивалась на лестнице очередь с тазами, толчея была. Каждый со своим тазом ходил, хотя шайки-то там имелись (оцинкованные тазики). Ждали иногда очень долго, пока очередь подойдёт, пока кто-то вымоется там, зайдёт, выйдет. В предбаннике стояли шкафчики деревянные, в них вешали пальто, складывали вещи. Шкафики не запирались. В бане был большой зал, стояли лавки рядами как в зрительном зале, только коротенькие, чтобы двоим уместиться и поставить свои шайки. Около стены была большая скамейка; когда придёшь мыться первым, то на ней ещё лежали штабелем опрокинутые шайки. Горячий и холодный краны торчали парами из стены в нескольких местах. Под кранами стояло по низкой раковине, чтобы можно было поставить туда шайку и набрать воду. Наберёшь воду, вернёшься на свою скамейку и моешься. А ополаскивались под душем в открытых кабинках – просто разгорожены души, чтобы не плескать друг на друга. Такая же баня была в Малой Вишере. Парилку не помню, но, наверное, она была. Когда приходил человек без родственников, то просил соседа спину себе потереть, если самому было не достать.