Дневник подпольщицы Могилева Валентины Николаевны Губской: 1941 год. Часть II

Первую часть дневника можно прочесть по ссылке.

Теперь в отношении Днепровского моста.

"Немец" стал бить с орудия с Луполово. Подошёл ко мне Алексей Горохов, лейтенант, и говорит: "Валя, набери девчат и поедем по заданию!", куда не сказал. Мы сели в танкетку и поехали. Приехали на склад по Березовской улице, нагрузили много ящиков: не очень большие, но тяжёлые со взрывчаткой; и повезли к Луполовскому мосту. Там нас ожидали старший лейтенант Саша Макеев и двое солдат. 


Все стали носить ящики, чтобы взорвать мост через Днепр. Возились очень долго, когда стало темнеть, мы ещё раз съездили за ящиками и так же стали разгружать. Потом Макеев нам приказал подняться в парк и оттуда наблюдать, так как внизу оставаться опасно. Мы с девчатами поднялись и залегли на канаве. Немцы стали действовать сильнее. Через некоторое время к нам пришли Саша Макеев, Михаил Царикаев и Алексей Горохов. Солдаты остались взрывать мост. 

Мы все очень долго и напряженно ждали. Потом вдруг взрыв - мы с радостью вскочили, но тут же легли в окопы. После взрыва "немец" стал сильно обстреливать, тут же немецкие самолеты стали строчить из пулемётов. Я со страха бросилась в один окоп, а там убитые солдаты. Я легла прямо на них. Страх прошёл после обстрела и я только разобралась, что я лежала на трупах, которых постягивали ещё днём, но не успели закопать. 

Солдат которые взорвали мост я больше не встречала - может они где и живые. 

О том, что писали в газете, что какой-то мальчишка взорвал мост - я не видела никакого мальчишку, у нас были надежные ребята, и в помощи детей не нуждались. Я считаю, что это самозванец: немцы так стреляли, что если бы и был какой мальчишка, то он бы убежал со страху.

* * *

Через несколько дней, нам сказали отступать, а куда никто это не знал. Наш штаб сложил все документы, и мы пошли по направлению, к железнодорожному мосту, что на ПТО. НЕ дойдя до моста, немцы нас заметили и открыли усиленный огонь. Благодаря вырытым окопам, мы просидели до ночи. Потом слышим голоса немецкие: "Русь! Русь!...", и немцы нас оцепили - пришлось вылезать. 

Построили нас: женщин отдельно, мужчин отдельно. И мы долго стояли, пока всех не обыскали. Остались из моего звена только я и Люба Гуткина (Гудкина). Она была еврейка. Немцы кричали на неё: "Иуда!", но она говорила: "Кавказ!". Потом они отвечали: "Гуд Кавказ!". С наших штабных никого не было, где они делись за ночь мы не знали. Один только Алексей Горохов был с нами. Собрали очень много людей. Нас построили и повели по Минской шоссе - отправили всех в Минске лагерь. 

В Минске столько народу! Лагерь ещё был не оборудован: суматоха, беспорядок. Немец взял меня, Любу и ещё двоих женщин на кухню чистить картошку. Мы пришли, оглядели всё вокруг - как бы сбежать? Я с Любой взяли ведра идти по воду и с ними прошли мимо немца: он посмотрел на нас, ничего не сказал. Мы так и направились на Могилевскую шоссе. Пошли окраинами, так как я была одета в комбинезоне, а Люба - в своей одежде: она ходила домой перед отступлением, у неё дома жила служанка, и было ей близко, а мои родные жили в Печерске (в то время далеко) и я не успела переодеться. 

По дороге в лесах мы повстречались с бойцами, которые шли с Бреста и хотели пробраться к нашим, все были в военной одежде. Нас собралось человек 12 - дело вроде веселей, но есть хочется! А люди по Минской шоссе изверги: гнали нас. Потом мы придумали: в лесах были разбитые машины, много медикаментов бинтов и мы ухитрились мужчинам обвязывать головы, руки, я порезала себе руку в нескольких местах и бинты мазали кровью - вроде раненые! И этим мы получали от жителей кусок хлеба. Снаряды и порох собирали в кюветы, поджигали, получали сильный взрыв. Так добрались до Березины. 


Перейдя мост ночью, мы зашли в квартиру: домик на горке стоит близко от моста. Зашла и стала просить переодеться. Вышла молодая женщина и начала нас гнать, кричать, проклинать советскую власть. Что нам оставалось делать? Мы ушли. Но во дворе у них стояла бочка соли - ребята набрали в карманы. На поле была картошка и мы стали копать, а в каске варили. Потом зашли в деревню и попали к хорошим людям: мне дали платье и платочек, напоили нас молоком, дали хлеба на дорогу. На душе стало веселей и смелее в гражданской одежде!

Не помню сколько дней мы шли с Минска, но помню, что у меня распухли ноги. И так дошли мы до Ермолович. Там, не помню в каком месте, кончились леса и было открытое место. Ехали немецкие машины, остановились. Немцы подошли к ребятам, а они забинтованы: у кого рука, нога, голова, и все в крови. Они стали расспрашивать солдат: одни отговаривались, а другие признались. Немец догадался, что бинты маскировка. Развязали их и стали смеяться. Был переводчик и ребята сказали, что добираются в Могилёв к родственникам, а кушать надо, вот и придумали, чтобы раненому подали что-либо. Немцы ребят забрали и повезли обратно в Минск. Нас не тронули. К Любе опять придрались, но мы сказали что она грузинка: она и действительно была похожа на грузинку. Когда ребята сели на машину, крикнули нам: "Прощайте девушки!". Мы и стали плакать с обидой, что столько дней мы шли вместе, столько муки, мечтали к своим добраться... 

Я уже совсем изнемогла: даже шагу сделать не могла, ноги распухли как бревно. Осталось до Могилёва километров 17. Все уже ушли, которые были с нами беженцы, а Люба бросить меня не могла. Попроситься на машину Любе опасно, так как еврейка - решили дождаться темноты. Толька потемнело, я кое-как, с помощью Любы добралась до шоссе. Ехала немецкая машина. Мы попросились. Правда немец был вроде ничего, всё говорил: "Паненке помог на машину влезти!", посмотрел на мои ноги и сказал по-русски: "Плохо!". 


Приехали в Могилёв до Комсомольского сквера. Пришли кое-как к Любе домой. Там была их служанка, она накормила нас. На утро Люба пошла в психбольницу, нашла моих родных: мать, отца. Они пришли в город и мы заняли квартиру в Школьном переулке. Ноги мои совсем отказали. Меня перенесли домой. Я бы долго пролежала, но благодаря одному человеку (он в настоящее время работает шофером бытуслугах, Дмитрий Петрович), этого не случилось. Помню он приходил к нам с маленькой дочкой, годика 3-4. Он приносил мне лекарство и растирания, а также приносил продукты, чтобы я быстрее поправилась. 

Через некоторое время, меня нашел мой начальник по штабу, звания я его не знала, так как он был в штатском - Михаил Константинович Царикаев. Остался у нас жить. Потом ещё нашлись: старший лейтенант Саша Макеев, Женя (Геновефа) Янкович, Николай Гусев - и опять мы сошлись вместе, стали думать, что делать дальше. 

Саша Макеев стал нашим руководителем. 

Сначала собирались у меня на квартире, но так как моя квартира была в центре города, то было опасно. Николай Гусев нашёл квартиру в Пожарном переулке, где 20 столовая: там было всегда многолюдно и незаметно кто куда идёт. 

Мы достали пишущую машинку. Михаил Царикаев писал листовки, мы их печатали и разносили по городу. Я заходила на биржу труда и вкладывала листовки под стекло. Распространяли по всему городу. Потом стали искать связь с партизанами. 

Моя мать, Нина Андреевна Соколовская, стала связной. Она познакомилась с Марией (фамилию я её не знаю), с деревни Присно или Песчанка, ее отец был староста деревни. У Марии был ещё связной по имени Саша - они приезжали к нам подводе в базарный день, а мы переносили им оружие и военное обмундирование. 


У нас был склад, где находилась много винтовок, шинелей, ракет с ракетницами, бинокли. О нём знали только я, Миша Царикаев, Саша Макеев и Алексей Горохов. Когда была бомбежка, то этот склад засыпало по улице Комсомольской. Мы со двора сделали ход, чтобы только можно было пролезть одному человеку. Я была меньше всех и худенькая - залезу в склад, наложу в мешок сколько могу, а ребята уносили. И так мы оружие перенесли всё. Ребята вооружились наганами и у нас появилось свое оружие. 

В Пожарном переулке, где была наша квартира, пришло пополнение - доктор с психбольницы, Николай Пугач, и его подруга по имени Мария. Доктор стал приносить всякие лекарства, бинты, в общем все возможные медикаменты. Привела его к нам моя мать - Нина Андреевна Соколовская. Но доктор Пугач почему-то или побоялся, или на его подействовала жена Мария - он перестал приходить к нам. Мы жили с ним в одном доме и он стал очень замкнутым и неразговорчивым. 

В одно прекрасное время Николай Гусев сказал, что квартира по Пожарному переулку провалена, якобы продала Мария, жена Пугача. Мы тогда нашли другую квартиру по улице Лагерная: во дворе маленький домик, там жила старуха ненавидящая немцев. 

Наша организация стала пополняться. К нам присоединились комсомольцы: 

- Надя и Коля Ивановы, ученики 1-ой школы;
- Михаил Шевкун, с Дебры;
- Николай Жданович, с Подгорной;
- Иван Лисунов, с Дубровенки;
- Аркадий Гоарковский, с г.Вильнюса., 
- Тамара Спейчас, с  Селянской улицы;
- Вера Федорович,  с Дербы; 
- Нина Байда, с Машековки;
- Лиля, сейчас её фамилия Горбунова, зубной техник. 

Я приводила домой к Лиле военнопленных ребят и евреев, она их укрывала. Потом отправляли их в партизанский отряд к Осману Касаеву. Также у неё укрывался Аркадий Барковский. 

 
Помню был "праздник Октября" - наша организация поработала на Славу: на каждый дом, на каждое учреждение были развешаны листовки, на Первую школу повесили флаги Коля Иванов и мой брат Саша Губский. 

В эту ночь было задание уничтожить полицаев: полиция находилась, где сейчас Ленинский РОВД. Было уничтожено много полицаев. В городе поднялась паника, думали, что партизаны напали на город. Из наших ребят погиб Иван Лисунов и Саше Макееву перебили внизу позвоночник: рана была очень глубокая, лежал он без движения. Мы его чуть доставили ко мне на квартиру. Он лежал у нас недели две, а потом мы его на машине завезли на Лагерную, где была наша явка. Там мы основное узнавали: сколько и где немцев расположено. Саша Макеев оттуда давал указания. 

Рана его становилась всё хуже и хуже, он стал терять сознание. Лекарства больше нельзя было достать. Тогда Саша Макеев приказал мне и Жене (Геновефа) Янкович устроиться в немецкий госпиталь, где сейчас Машиностроительный институт. После чего мы пришли туда, прикинулись "невинными сиротами" и нас взяли на работу. Мы поработали всего 2 недели. Там была немка по имени Анна, она заведовала всем и к нам была хорошо расположена. Мы присмотрели, где она прятала ключи и в одно время наполнили немецкие "канны", как называли немцы бидон, нужными нам медикаментами, и ушли. Набрали много шоколада для Макеева, чтобы быстрее поправляйся.
Стали забирать в Германию.

Женя (Геновефа) Янкович стала женой Саши Макеева, а я - женой Михаила Царикаева, и так наша организация была до 1942 года.


Из дневника Валентины Губской.
Фото из коллекции Олега Лисовского.

Первую часть дневника можно прочесть по ссылке.

Продолжение следует...