Разум и совесть в современном обществе

Для тех, кто научился мыслить.

Разум и совесть.  

Олег Арин, философ и историк

На протяжении как минимум семи тысяч лет, прошедших с момента появления пись­менности, не утихают споры о том, что такое хорошо и что такое плохо, что истинно, а что ложно. Философы продолжают дискутировать о том, что первично: материя или дух; эко­номисты и политологи — экономика или политика; социологи — что спра­ведливо, что нет; и т. д. Все это — веч­ные вопросы, на которые нет одно­значных ответов. Точнее, ответы есть, но они различны в силу очень многих причин. Вплоть до такой, которую воспроизвел Дидро в одном из своих диалогов с некоей герцогиней. В от­вет на его высказывание та сказала: «Я привыкла понимать только то, что мне нравится». Слова, под которыми подпишутся почти все женщины мира (если, конечно, они женщины).

Несмотря на то что причин раз­ницы в ответах очень много, одна из важнейших заключена в том, что человечество еще не научилось раз­мышлять. У этого тоже есть причина, поскольку 99 процентов населения земного шара — это обыкновенные обыватели, которые вполне удовлет­воряются здравым смыслом, доста­точным не только для выживания, но для некоторых — и процвета­ния. Мыслят главным образом люди умные, иначе — ученые, но ход их мыслей, глубина и широта зависят от страны проживания, условий, в которых они живут, и что очень важ­но — от философских воззрений, которые они сами могут и не осозна­вать. Даже такая, казалось бы, незна­чительная вещь: если в силу каких-то обстоятельств один изучал Канта, а другой — Гегеля, система мышления, а следовательно — метод и способ анализа будут совершенно разными. У меня есть такая привычка: прежде чем начинать читать того или иного автора, поначалу я заглядываю в биб­лиографию его труда. Если в ней нет работ Гегеля, а есть ссылки на Кан­та, я процентов на восемьдесят могу предсказать содержание книги и вы­воды этого автора.

«Каждый прав по-своему», — мо­жет сказать любой. Я так не считаю. Однозначные ответы существуют, так же как и однозначные (абсолютные) истины, в рамках определенной си­стемы координат. И чтобы подтвер­дить этот самоуверенный постулат, приведу один социологический экс­перимент-задачку, навеянный реаль­ным случаем.

Не так давно меня пригласили на вечеринку выходцев из России, где присутствовали знакомые и друзья, в том числе одна семья, которая стала причиной бурной дискуссии. Неожи­данно разгорелся спор: кого считать в этой семье успешным, кого — не­удачником. К удивлению всех оценка каждого кардинально отличалась от оценок других. В еще большей степе­ни удивило то, что за каждой оценкой стояла логическая аргументация, ко­торую непросто было опровергнуть. Получалось, что все правы, но правы по-разному. Присмотримся к ситуа­ции повнимательнее.

Итак, речь пойдет о взаимной оцен­ке «успешности и моральности» лю­дей, состоящих в родстве: сына, отца и матери. Исходные данные таковы: семья эмигрировала в Америку давно, все имеют русские корни. Сын — воз­раста около 45 лет, русского проис­хождения. Успешный банкир, муль­тимиллионер, живет в районе самых богатых людей США. Женат, имеет троих детей. Отец — 65 лет, совет­ского происхождения, исследователь, пишет книги, в основном издает их в России, хотя живет в США, не бедству­ет. Мать — творческий человек: писа­тельница и художник, живет в США, не бедствует.

Задача: кого из них можно считать успешным, кого — неудачником? И су­ществует ли связь между успехом и совестью (моралью)? Ответ может ва­рьироваться внутри следующих «пар»: успешный и моральный; успешный, но неморальный; моральный, но не­успешный; неуспешный и немораль­ный. Изначальная подсказка: обыч­но говорят, что существует три вида оценки человека: что думает о себе сам человек, что думают о нем другие и что он есть на самом деле. Исходя из этого и начнем наш анализ.

Оценки сына

Самооценка. Весьма успешен и очень умен: начинал с продажи пы­лесосов, но стал крупным банкиром. Весьма уважаем людьми своего круга. У него самый шикарный дом в округе, очень дорогая машина (всего их три). Он нежно заботится о детях и содер­жит своих родителей, а также родите­лей жены. То есть с честью выполняет свой родительский и сыновний долг. Это дает ему основание считать себя «высокоморальнъм» человеком. Его система ценностей соответствует вы­сшим американским стандартам, что и позволяет ему занимать верхнюю нишу в американском обществе.

Об отце. «Совковое» мышление, не в состоянии вписаться в американ­ское общество. Пишет книги «в поле­мическом и оскорбительном тоне», что не принято в США. Марксистско-ленинская терминология, диалектика Гегеля обрекают его книги на забве­ние. Отца надо держать подальше от своих друзей, иначе он всех распугает своим коммунизмом. Как следствие — в жизни фактически ничего не добил­ся, да и живет за мой счет. В целом — неудачник.

О матери Да, пишет и творит необычно, но не в русле основного течения в США — вне, так сказать, «мейнстрима», заработать на этом нельзя. Нет смысла пропагандиро­вать ее творчество, хлопотно изда­вать ее книги, показывать ее кар­тины. Не принимая американские ценности, она тоже не вписывается в американский «модерн». Творчест­во матери — эпистолярная забава и рисование для украшения домашне­го интерьера.

Оценки отца

Как было упомянуто, отец этого обамериканившегося русского явля­ется выходцем из Советского Союза, сохранившим советские морально-нравственные ценности. Среди этих ценностей наиглавнейшей является справедливость.

Об обществе. Любой богатый — это вор, грабитель. Нынешнюю капи­талистическую систему, а особенно в российском исполнении, отец рас­сматривает как враждебную России, а всех капиталистов, включая олигар­хов, — как преступников и врагов рус­ского народа. Это же относится и ко всем крупным капиталистам в любых странах. Поэтому его абсолютно не радуют материальные успехи сына, а наоборот — крайне огорчают.

О сыне. Испытывает психологи­ческий шок, наблюдая образ жизни сына, буржуазная иррациональность которого, по его мнению, адекватна ментально больным людям. Не по­нимает: зачем для семьи из четырех человек нужен дом площадью около 2,5 тысячи квадратных метров? за­чем нужна машина за 330 тысяч дол­ларов? зачем нужны домработницы (одна стирает, другая убирает, третья присматривает за одним из детей, четвертая — за другим ребенком) при наличии жены и проживающей с ними тещи? зачем нужна четвер­тая машина с шофером при наличии трех личных машин? Он не понима­ет: зачем личный шофер постоянно возит одного из детей в школу и из школы, хотя есть школьные автобусы и, наконец, мать ребенка?

У него не укладывается в голове и такой «бзик» сына. Парень когда-то увидел свадебный ритуал какого-то племени в Африке. Ему очень понра­вилось, и он стал изучать культуру и историю этого племени, в результа­те чего проникся воинственным ду­хом этих африканцев. И вот сейчас, уже несколько лет прожив с женой в гражданском браке и больше полу­года в законном, вознамерился сыг­рать свадьбу по африканским обы­чаям. Специально съездил в страну проживания племени, чтобы догово­риться о проведении свадьбы. Вождь с радостью согласился, поскольку по­чувствовал, что с этого белого можно немало слупить. Так этот белый на свадьбу, помимо своих родственни­ков с той и другой стороны, пригла­сил еще человек десять друзей, ко­торые с удовольствием согласились поучаствовать в маскараде, тем более что некоторые из них поедут в Афри­ку за счет «жениха».

Когда его отец, а затем и мать отка­зались участвовать в этом абсурдном спектакле, сын искренне разозлился на «совковость» стариков за непо­нимание, по его словам, «тонкостей эмоциональной синхронизации» мо­лодых именно на свадьбе по обрядам этого племени.

Оценка. Кого я воспитал? Такие природные задатки! Мог стать ве­ликим ученым, мыслителем, а раз­менялся на мещанскую туфту, став классическим буржуем-финанси­стом, превращающим своих близких в людей, буквально парализованных несамостоятельностью. Дело в том, что сверхзабота сына о ближних (жене и детях), по глубокому убеж­дению отца, принимает уродливый характер, проявляющийся в том, что из-за слуг и нянек-мамок у жены и детей исчезают навыки элементар­ного самообслуживания. Стремле­ние выполнить любое их желание начисто отбивает у его ближних тягу к труду. В результате детям даже в го­лову не приходит, что следует самим убирать свое жилье, самим находить себе занятие по возрасту и пр. Зачем, когда для этого есть слуги? Так поне­воле, следуя канонам жизни своего класса, хорошие люди превращают­ся в плохих.

Небольшой комментарий: отец, очевидно, не понимает или не задумы­вается над тем, что в паразитическом образе жизни того слоя, к которому принадлежит его сын, есть чисто эко­номическая логика. Дело в том, что среди высшего класса буржуазии в США существует страта, которая сдела­ла деньги на финансовых операциях, например через такой «финансовый инструмент», как хеджирование. Этот способ обогащения требует не труда «в поте лица», а аналитических навы­ков в области финансового бизнеса плюс везения. Кому повезло, тот стал миллионером или миллиардером. Не повезло — try again or try harder. Этот легкий способ стать богатым пре­вратил их в паразитов, психология и практика которых распространяется и на их окружение. Они напоминают класс олигархов в России, превратив­шихся в миллиардеров без труда — по «знакомству и везению».

Понятно, что такой тип поведения противоречит всем социалистиче­ским канонам и ценностям, поэтому и неудивительно крайне негативное отношение отца к образу жизни его сына. Другими словами, что неспра­ведливо, то неморально. Отец оцени­вает сына как неудачника.

Оценки матери

Мать в этом случае оказывается в безысходном положении: «головой» согласна с оценками отца, «сердце» же никаких оценок не делает — оно просто разрывается от взаимонепо­нимания с сыном. Противоречия меж­ду ценностями и «кровью» в ее случае не разрешаются, а просто разрушают ее. К сожалению, это нормальная для женщины позиция, но в данном слу­чае она крайне драматична.

Оценки российских обывателей

Весьма любопытная вещь. Мно­гие знакомые отца, хорошо знающие его сына с детства, сами — типич­ные «совки», тем не менее не одоб­ряют оценок отца, особенно в отно­шении своего сына. «Он же сын, — главный их аргумент, — родной сын. Причем здесь буржуй—небуржуй?» Такой подход отражает определен­ную тенденцию. Даже обыватель с просоветскими симпатиями, ругаю­щий нынешнюю власть, олигархов и буржуазию, как только речь заходит о близких родственниках, тут же от­брасывает политико-идеологические пристрастия и при любых вариантах встает на сторону родных. А если этот родственник, а тем более сын или дочь, становится к тому же богатым, то есть в нынешних условиях «буржу­ем, угнетающим российское населе­ние», обыватель тут же забывает все деяния «антинародного режима», пе­реходя на сторону последнего. Такое поведение закономерно для обывате­лей любой страны. И не только пото­му, что по своей сути обыватель — эго­центрист, то есть обременен только интересами собственной личности и семьи; но и потому, что тип его мыш­ления в силу образа жизни является сугубо созерцательным в духе солип­сизма Беркли: все то, что за предела­ми видимости, — не существует.

Те же друзья и знакомые не без ехидства указывают отцу и матери: если вы так негативно оцениваете успехи своего сына, что же вы живе­те за его счет? С точки зрения обыва­телей, это справедливое замечание. И таким обывателям отец мог бы от­ветить: проблема в матери. Мол, он в любой момент готов уехать от этой «халявы», поскольку ему все равно, в каких условиях трудиться. В отли­чие от него, жена не готова уехать куда угодно. И дело даже не столько в удобствах, к которым она привык­ла, а главным образом — в странах, от которых она отвыкла, что особенно касается России. В этом закавыка... И обыватель проглотил бы подоб­ный ответ.

Но у отца есть и другой ответ, ко­торый обыватель никогда не примет. Отец может принимать эту помощь как компенсацию буржуев-финан­систов за их грабеж «остальной части Америки или России». Тем более что многие миллиардеры, видимо, в душе все-таки осознавая свою мародер­скую сущность, вынуждены демон­стрировать свое «благородство» низ­шим классам посредством выплат в различные фонды милосердия и мис­сионерских структур.

Есть и такое соображение. Маркс жил за счет Энгельса, Энгельс — за счет своего отца-капиталиста; поз­же оба — за счет наследства своих буржуазных родителей, которые, между прочим, друг друга терпеть не могли. Иначе говоря, если судь­ба определила тебе жить в опреде­ленном обществе, это не значит, что ты должен обязательно принимать это общество. Если оно тебе кажется несправедливым, твоя обязанность бороться против него, в том числе и используя господствующий класс, точнее — его представителей, для его же свержения. «Буржуазия взращива­ет своего могильщика». Такова логика истории.

Оценки американцев

Поскольку американское общество четко разделено на классы — причем в более контрастной форме, чем в Ев­ропе, — естественно, будут различны и оценки в зависимости от прина­длежности к определенному классу и даже слою. Позиция филистеров не будет отличаться от аналогичных оценок российских обывателей: моз­ги работают абсолютно одинаково. Здесь интересно, как представители своего класса оценивают себя сами. В связи с этим хочу обратить внима­ние на одну книгу, которую приобрел уже после того, как начал писать эту статью¹. Дело в том, что, когда я взял в качестве примера абстрактного «сына», я предполагал, что он состав­ляет исключение из общих правил, в рамках которых существует слой бо­гатых американцев. Почитав эту кни­гу, я понял, что ошибся: он характерен для того слоя, который социолог Дэ­вид Брукс называет «бобос» — сокра­щенный вариант от слов «буржуазная богема».

Автор книги — мой старый зна­комый Чарльз Мюррей. Первые два слова заглавия книги («Coming Apart: The State of White America, 1960—2010») можно перевести дво­яко: и как «распад», и как «демора­лизация». По сути — одно и то же, поэтому я выбираю второй вариант: «Деморализация: положение белой Америки в 1960—2010 годах». (Ин­тересно, что в России это слово мет­ко перевели выражением «трещим по швам».)

Ч. Мюррей описывает возникнове­ние где-то с конца 1980-х годов ново­го высшего класса (new upper class), составляющего 5 процентов работа­ющего населения США в возрасте от 25 лет и старше (около 1,5 миллиона человек), качественно отличающего­ся от прежних богатых людей Амери­ки. Из них 1 процент — самые богатые с доходами в среднем более 500 тысяч долларов в год. В этот класс входят люди различных профессий, среди которых на самом верху находятся президенты и директора крупнейших компаний и банков. Их отличитель­ной чертой является то, что, помимо богатства, они весьма образованы, сверхэнергичны, в культурном отно­шении резко отличаются как внеш­ним видом, манерой поведения, так и изысканностью речи. Живут они в особых местах, со своей полицией (соответственно, там меньше кри­минала), куда почти не заглядывают бедные, испаноязычные и афро-аме­риканцы.

У них более стабильные семьи, свои школы и колледжи. Дети их учат­ся в самых привилегированных уни­верситетах. Обычно они голосуют за республиканцев (эта партия поддер­живается наиболее богатыми и кон­сервативными по взглядам людьми). Громадный культурный разрыв отде­ляет эту элиту от других американцев. Они редко смотрят «Опру» и «Засуди Джуди» (популярные телешоу в США). Фактически они вообще почти не смотрят телевизор. Они не смотрят даже спортивные соревнования. В це­лом в среднем американец проводит за телевизором 35 часов в неделю, бобосы — около 7 часов. Обедают они в ресторанах — но не в тех, куда ходит народ. Они пьют вина и доро­гое пиво — но только в умеренных количествах, и почти не курят. Очень жестко следят за своим питанием и здоровьем, чем сильно отличаются от «жирной Америки».

Детей они, как выражается Ч. Мюррей, «бомбардируют интеллектуаль­ными стимуляциями с самого рожде­ния, а иногда и с момента зачатия»². В последнем случае имеется в виду, что после зачатия мамаша находит­ся под пристальным наблюдением врачей, заставляющих ее, например, слушать музыку, которая, дескать, бла­готворно скажется на развитии плода. После рождения ребенка родители начинают мучать его всевозможными балетными и спортивными классами, нанимают специальных учителей для обучения всяческим языкам и другим премудростям, регулярно водят к те­рапевтам и психологам. Короче, в ре­зультате «у ребенка не остается вре­мени быть ребенком». И естественно, они постоянно всем демонстрируют, какой у них умный ребенок, и так до­водят его до университета (универ­ситетская администрация называет таких родителей «вертолетные роди­тели»).

Так вот, главная их отличительная черта заключается в том, все свои ус­пехи, образ жизни и т. д. они демон­стрируют напоказ. Если богатые, на­пример 1960-х годов, старались не выделяться, по крайней мере не вы­носить свои богатства на «люди» (за редким исключением), то нынешние, наоборот, стремятся перещеголять друг друга более крутым домом, кру­той машиной, крутой женой, крутым ребенком и т. д. Для этого слоя ди­лемма, когда-то поставленная Фром­мом, «быть или иметь» однозначно решается в пользу не только «иметь», но и «казаться». Последнее даже бо­лее важно. Даже занятие наукой для них — не для науки, а для того, чтобы занять положение в определенном слое. «Иметь и казаться» — пропуск в этот класс. И ведя подобный образ жизни, этот класс, сетует Ч. Мюррей, управляет Америкой, принимая реше­ния на основе «своего образа жизни, нетипичного для всех».

До прочтения этой книги мне ка­залось, что пускать пыль в глаза — это черта только русских богачей. Оказы­вается, нет. Поэтому поведение наше­го героя-«сына», его успехи и мораль стопроцентно укладываются в стан­дарты его класса. И соответственно — люди, принадлежащие к последнему, вынесли бы резко отрицательный вердикт в отношении его родителей с их «коммунистическими ценностя­ми». Последние для бобосов — самое страшное, что может быть.

Читая книгу Ч. Мюррея, я посто­янно вспоминал великого американ­ского поэта Уолта Уитмена, который в своих стихах и статьях опасался именно такого развития событий, появления именно такого нового вы­сшего класса: «.какими бы мы сдела­лись прилизанными, грамматически правильными, но беспомощными и бескровными людьми. ...Хотя Штатам и нужны ученые, хотя, может быть, им также нужны такие джентльмены и дамы, которые довольно часто при­нимают ванну, никогда не смеются слишком громко и не делают ошибок в разговоре, но было бы ужасно, если бы мы все до единого превратились в этих профессоров, джентльменов и дам ценою утраты всего остально­го. Создание (по примеру Европы) какого-то особого класса сверхутон­ченных, рафинированных людей (отрезанных от остального человече­ства) — дело отнюдь не плохое само по себе, но для Соединенных Штатов оно не подходит, в нем гибель для на­шей американской идеи, ее верная смерть».

Похоже, американцы действитель­но подходят к этой черте. По контра­сту с новым высшим классом Ч. Мюррей описывает новый низший класс, который составляет одну пятую часть белого населения (речь идет только о «белых»). Этот класс находится в со­стоянии дезинтеграции: очень мно­гие из мужчин — безработные, очень многие женщины растят детей вне брака, религиозность у этих людей в упадке, былая общинность низшего класса исчезает. Мюррей дает нема­ло информации об их низком уровне образования, проблемах со здоровь­ем, о низкой культуре и массе других негативных качеств.

На самом деле контрасты еще «кон­трастнее» тех, о которых в «Нью-Йорк таймс» часто пишет Пол Кругман. Как бы то ни было, ныне в США проис­ходит интенсивное классовое разме­жевание. В какой-то степени его от­ражением стало движение «Захвати Уолл-стрит!». Так вот, низшая часть на­селения искренне ненавидит те самые 5 процентов нового высшего класса, в который удачно вписался молодой парень из России. И «успехи» этого класса участники движения оценива­ют как обратную сторону ограбления «остальной части Америки».

Иначе говоря, то, что считается успехом для меньшинства, большин­ством рассматривается как грабеж. Другими словами, оценка зависит от классовой принадлежности на­блюдателя-оценщика. Капиталисти­ческое общество воспроизводит различные ценностные системы координат. Как писал еще Ленин, он представляет собой две культуры, два мира. Хотя для Америки (если учесть еще и классовые, и расовые различия) этих миров окажется зна­чительно больше. Но в любом случае трудовая Америка крайне негатив­но оценила бы успехи российского американца.

Итак, оказывается, одно и то же яв­ление оценивается совершенно по-разному «буржуями», западными и российскими обывателями, друзьями, детьми и родителями.

Оценки на основе научных критериев

Кто же прав? И вообще, сущест­вует ли в данном случае критерий истины? В философии выделилась отрасль, которая специально зани­мается природой оценок — аксио­логия. Проблема в том, что, как и вся философия, она крайне идео­логизирована, разбита на разные школы, среди которых есть и такая, как культурно-исторический реля­тивизм. Для этой школы характерна идея плюрализма, в соответствии с которой все оценки равноправны; в нашем случае — все правы. Но ис­тина, как известно, одна, и прав в оценке заданной ситуации может быть только один. Попробую дока­зать это. Но для начала два слова о «мнениях» обывателей, которые не надо путать с научной оценкой.

Я всегда восхищался мнением о себе моей тетушки с отцовской сто­роны. Она была профессиональной спекулянткой на татарском базаре в Астрахани: через свой киоск чего только не перепродавала. Но не в этом дело. В отношении меня у нее было устойчивое мнение — дурак беспросветный: столько возможно­стей делать деньги, а он (я), вместо того чтобы подторговывать на база­ре, покупает (?!) и читает книги, уе­хал из Астрахани в дурацкую Москву, а затем в какие-то еще более дурные страны. Между прочим, нашего мо­лодого героя она оценила бы по са­мым высшим критериям — умеет де­лать деньги. Об отце отозвалась бы как о полном идиоте, о матери — то же самое, но в более приличном вы­ражении.

Сразу же хочу подчеркнуть, что ее мнение почти на сто процентов совпадет с мнением обывателей из любой страты «народа» любой стра­ны — поскольку у них у всех есть мно­го общего. Обыватель не изучает, не сомневается. Он все время занят, ему некогда, у него масса забот. Он пол­зает по земле. Но он все знает, у него на все есть готовые ответы. С позиции обывателя Инесса Арманд, бросившая пятерых детей ради революции, — преступница. Такими же преступни­ками для них являются Иван Грозный и Петр I, убившие своих сыновей. И с точки зрения их морали и нравствен­ности они правы. Но они никогда не поймут, что система морали у вели­ких людей кардинально иная, о чем в свое время писал еще Гегель. Но что им Гегель, когда рядом есть Палваныч и Марьванна.

Оставим, однако, их бытовую филодоксию в стороне, а перейдем к более серьезным философским осно­ваниям, которые позволят сформули­ровать критерии истины. Ограничусь тремя философиями: американским прагматизмом, который является од­ной из форм позитивизма, класси­ческим марксизмом и современным марксизмом.

Американский прагматизм

Существует множество разновид­ностей прагматизма, но все они ис­ходят из одной посылки — истина только тогда истина, когда она по­лезна. Так полагал основатель праг­матизма Вильям Джеймс³. В концен­трированной форме в изложении его последователя Мортона Уайта она означает: «Истинно то, во что мы должны верить; то, во что мы должны верить, — это то, во что нам выгодно верить; следовательно, истинно то, во что нам выгодно верить»⁴. Надо сказать, что, несмотря на множество философских течений, распростра­ненных в США, именно идеи праг­матизма нашли благодатную почву в сердцах, точнее — в умах большин­ства американцев. Они предметно просты и психологически очень понятны. Особенно, когда эту идею истины доводишь до логического американского конца: познано, или истинно, что одно и то же, только то, что является проданным. На этом фундаменте построен весь американ­ский капитализм и, соответственно, вся система ценностных координат.

С точки зрения подобной идеоло­гии жизнь описанного выше моло­дого американца является примером реализации этой фундаментальной ценности и может оцениваться од­нозначно как очевидный успех. Это касается не только внешних атри­бутов (дом, машины, положение в обществе), но и моральных ка­честв, проявленных в деле накопле­ния богатства. То, что отцу кажется дикостью, абсурдом, в философии прагматизма представляется необ­ходимостью.

Взять тот же «бзик» со свадьбой. Для американского прагматизма это означает следующее. Во-первых, он может позволить себе устраивать свадьбы где угодно, когда угодно, удовлетворяя любой свой каприз. Во-вторых, неслучайно он пригла­шает на нее друзей, за которых, мо­жет быть, и придется заплатить. Зато впоследствии эти самые друзья рас­скажут об этой свадьбе в аналогич­ных кругах, что еще больше подни­мет престиж героя внутри своего класса. В-третьих, привезенный с собой профессиональный фотограф сделает такие фотографии, которые не стыдно выложить в «Facebook» в продолжение раскручивания пиара. В-четвертых, наверняка, будет и ки­нооператор, фильм которого тоже будет прокручен где-нибудь в СМИ.

Вся свадьба — это затраты на производство   рекламного товара.Отдача — рекламный пиар в среде своего класса. Выгода — повышение престижа и большее доверие к про­даже реального товара, которая осу­ществляется через возглавляемую им компанию. Другими словами, дейст­вия молодого банкира соответству­ют всем экономическим и мораль­ным канонам капиталистов высшего класса. И этот молодой и успешный бизнесмен с полным правом может называть себя (и серьезно в это ве­рит) «высокоморальным» человеком. То, что такая акция может раздражать низшие слои, банкира мало волнует, поскольку не они определяют его со­циальный статус.

С точки зрения американского прагматизма, естественно, образ жиз­ни и система ценностей его отца и матери могут оцениваться только в отрицательном плане, поскольку его книги и ее картины не куплены, а зна­чит — не имеют ценности. Содержа­ние же не имеет никакого значения. Значение имеет цена. Если говорить о живописи, то цену определяют тор­ги — скажем, на «Sotheby's». К примеру, на этом аукционе как-то «обои» Марка Ротко были проданы за 86 миллионов долларов. Ни одна картина импресси­онистов там за такую цену не прода­валась. Это означает, что Ренуар или Ван Гог как художники значительно ниже маляра Ротко. Прагматизм, по­вторяю, говорит: истинно только то, что продано, а еще более истинно то, что продано дорого. Поэтому банки консервированного супа Энди Уорхо-ла более истинны, чем «устаревший» Рембрандт. Ну и конечно, работы ма­тери явно не потянули бы на банки Уорхола, на инсталляции Джефа Кун-са или Луизы Буржуа. Что же касается книг отца, то они в принципе не укла­дываются в философию прагматизма, да и в любую другую буржуазную фи­лософию, и поэтому сын абсолютно прав в своем негативно-скептическом отношении к писаниям отца.

При всей правоте оценок сына с позиции американского прагматиз­ма, есть одна серьезная закавыка: в США даже в среде этих самых «пяти процентов» появляются богачи-мил­лиардеры, которые начинают пони­мать, что долго так продолжаться не может, «массы» даже среднего клас­са начинают вскипать, надо что-то делать, начинать подкидывать это­му классу чуть больше «объедков» и, по крайней мере, не мозолить им глаза своим богатством. Особен­но четко осознает это миллиардер Уоррен Баффет, который активно пытается урезонить свой класс. Но молодые банкиры, особенно из сфе­ры хеджирования, или так называ­емых консалтинговых фирм, этого не понимают и продолжают демон­стрировать свое богатство, что со­ответствует новым правилам нового высшего класса.

Классический марксизм

Естественно, оценки, вытекающие из классического марксизма, кар­динально иные. Оно и понятно, по­скольку классический марксизм воз­ник и развивался именно в борьбе со всеми буржуазными философиями. Отец рос, воспитывался и учился на базе этических норм этого учения, в основе которых, как уже говори­лось, лежит идея справедливости. Поэтому он не может спокойно со­зерцать, как его сын по-барски отно­сится к нижестоящим по положению людям (шоферам, няням и прочему обслуживающему персоналу). У него не укладывается в голове факт, когда для уборки квартиры, стирки белья нанимается домработница. Это оз­начает, что люди не могут содержать в порядке свое жилище — что по по­нятиям советской морали свойствен­но очень недоразвитым индивидам. Присмотр за детьми всяческими ня­нями при молодой жене, которая все время «не успевает», тоже понима­ется отцом как неумение трудиться и организовывать свое время. Он не понимает, почему сын не замечает и не признает того факта, что взращи­вает паразитов в собственной семье. Причем с самого начала у некоторых из них не было таких качеств. Но ко­гда тебя в садик или в школу возят на «мерседесе», когда твою комнату уби­рают слуги, и посуду моют тоже слуги, кто угодно привыкнет к паразитиче­скому образу жизни.

Кроме того, у него не укладывается в голове, зачем человек обзаводится сотнями рубашек, десятками костю­мов и ботинок (в одном доме он од­нажды увидел 365 пар ботинок: для каждого дня — новая пара). У него вы­зывает крайнее недоумение тот факт, что мужчина может всерьез обсуж­дать качество простыни и наволочки, фирмы—производители костюмов или часов. У него вызывает отвраще­ние поведение мужчин, которые все время на людях демонстрируют «лю­бовь» к жене или к детям непрекра­щающимися поцелуями. Его, напри­мер, раздражает, когда американские родители постоянно говорят детям: я тебя люблю — а те в ответ: я тебя люб­лю тоже.

В рамках социалистической мора­ли такие вещи не следовало демон­стрировать на публике, тем более что любовь проявляется не на словах, а в делах. При этом, что касается дел, то в США, несмотря на показное любов­ное сюсюканье, только и читаешь, как то дети родителей, то родители детей пристреливают из-за всяких пустя­ков. Вся эта система жизни напоказ, пускание пыли в глаза, стремление казаться, а не быть, чужда социали­стическим ценностям и главной из них — справедливости. Поэтому ны­нешнее положение сына отец оцени­вает как поражение перед жизнью, как уничтожение природных данных человека приобретенными условно­стями и ценностями буржуазного об­щества.

Что касается самооценки, то он объективно определяет свое место в капиталистическом обществе. В мире миллиардеров, в системе долларгаз-ма⁵, он не успешен, поскольку остается верным принципам справедливо сти. Он отдает себе отчет в том, что в рамках ка­питалистического общества его книги и идеи востребованы не будут; следователь­но, никаких продаж и признаний ожидать не приходится. Одна­ко это не сильно его расстраивает, пос­кольку он уверен, что его идеи не сегодня, не здесь, так завтра-послезавтра не­пременно будут востребованы. Для него важно то, что свой долг перед человечеством он выполнил. Он сде­лал открытия, ускоряющие прогресс. А как, когда и где человечество этим распорядится — это дело самого че­ловечества.

Наконец, он высоко оценивает творчество своей жены во всех его сферах. Полагает также, что и в мо­ральном отношении ей нет равных.

Мать, вышедшая из той же соци­алистической среды, аналогичным образом оценивает личность свое­го мужа. В отношении же сына у нее громадная раздвоенность. Она оценивает его статусные успехи как деформацию талантливейшей лич­ности, обусловленную правилами «игры» его класса; тем не менее она высоко ценит его качества как сына: в любой жизненной ситуации он приходит ей на помощь, создает ус­ловия для жизни как ее самой, так и мужа.

Современный марксизм

Итак, представлены различные оценки одних и тех же личностей, и все они имеют право на существова­ние, и вроде бы все правы с точки зре­ния своих ценностных ориентаций или идеологий.

Однако повторю еще раз: в мире науки не может быть множества ис­тин применительно к одному и тому же явлению. Невозможно, чтобы ско­рость света зависела от твоих идеоло­гических пристрастий или партий­ной принадлежности, или даже той или иной философской школы, хотя и есть некоторые философские тече­ния, особенно в рамках неопозити­визма, которые и пытаются оспорить эту очевидную истину.

Современная марксистская мето­дология позволяет делать умозаклю­чения об истинах, которые адекватны отражаемым явлениям. Чтобы было понятно, необходимо учесть разницу между классическим и современным марксизмом. Первый в рамках позна­ния на основе теории отражения при анализе общественных явлений ис­ходит главным образом из представ­ления о поступательном движении человечества к прогрессу через фор-мационные фазы: рабовладение пе­реходит в феодализм, последний — в капитализм, капитализм — в комму­низм, который, в свою очередь, име­ет предварительные ступени в виде разных фаз социализма. Эта фунда­ментальная посылка с конца ХХ века перестала быть убедительной из-за распада СССР — так сказать, коллапса «коммунизма».

Все антикоммунисты с нескрыва­емой радостью утверждают, что тео­рия марксизма-ленинизма разбилась о практику, которую сам же марксизм считает критерием истины. Этим ан­тикоммунистам бессмысленно напо­минать о том, что буржуазные теории многократно терпели поражение на практике, прежде чем возвестить по­беду отраженных в них реальностей капиталистических обществ. В од­ной только Франции понадобилось несколько революций, пока утверди­лись «цивилизованный капитализм» и адекватная ему буржуазная идеоло­гия. Но здесь речь не об этом. В лю­бом случае определенный смысл в укорах противников марксизма есть, поскольку классический марксизм в силу определенных причин действи­тельно был крайне идеологизирован: об истинах он судил, исходя главным образом из классовых и идеологичес­ких позиций.

Современный марксизм для уста­новления критерия истины, не отка­зываясь от предыдущих критериев в определенной системе координат, вводит новый инструмент — второй закон термодинамики в его энтропий­ном варианте в виде закона возраста­ния энтропии. Последний вариант удобен для анализа общественных яв­лений посредством категорий хаоса и порядка. Кроме того, современный марксизм дает новое универсальное определение прогресса, выводя его за рамки формационных и классовых отношений. Хотя эти вещи прописа­ны в моих книгах⁶, я коротко напом­ню, что все это значит.

Один из вариантов определения энтропии звучит так: энтропия есть деградация материи и энергии во Вселенной до предельного состояния инертного единообразия. В соответ­ствии с этим определением энтропия ведет к хаосу, хаос при определенных условиях — к структуре, структура — к равновесию (максимум энтропии), равновесие — к смерти. Другими сло­вами, закон возрастания энтропии — это закон смерти. Однако благодаря познанию тайн природы и общества человечество находит лазейки, кото­рые позволяют ему иногда обойти или притормозить действие этого фунда­ментального закона, что в обобщен­ном виде проявляется в увеличении средней продолжительности жизни (СПЖ) человека. За время свого «со­знательного» существования челове­чество увеличило эту самую СПЖ с 18 до почти 80 лет (в развитых странах Европы, Северной Америки и Япо­нии). Именно эту разницу (дельту) между 18 и 80 годами я и называю прогрессом. Эта дельта и есть конеч­ный, результирующий итог прогрес­сивной поступи человечества. При­чем со сменой каждой формации эта дельта увеличивалась.

Какое отношение все это имеет к решению нашей задачи? Очень про­стое. Применив эти категории, мы сможем ответить на вопрос, задан­ный условием задачи: кто успешен и морален?

В отношении сына. В современ­ных условиях тот класс буржуазии, который представляет сын, носит прогрессивный характер, поскольку деятельность этого класса с его пред­ставлениями о морали и успехе пока продолжает увеличивать СПЖ не только его самого, но и всего челове­чества. Другими словами, этот класс еще сохраняет в себе определенные творческие потенции не только для самовоспроизводства и господства над обществом, но и для продвиже­ния прогресса. Поэтому с позиции сегодняшнего дня сын и успешен, и морален, как бы к нему ни относились его отец и мать и другие привержен­цы социалистической идеологии.

Вместе с тем уже зазвенели колоко­ла Истории, возвещающие, что суще­ствованию буржуазного класса вооб­ще и нового высшего класса в част­ности приходит конец. При этом свой конец провоцирует сама си­стема, к которой они принадлежат. Последняя, как известно, построена на неравенстве, которое постоянно воспроизводит направленную про­тив него борьбу. Система повсюду создает хаос (экономический, воен­ный, политический и т. д.), который, в соответствии с законом возрастания энтропии, ведет к смерти. И чтобы из­бежать последней, человечество будет вынуждено смести этот буржуазный класс, прежде всего его верхний, так называемый пятипроцентный слой. И чем активнее он будет противиться историческому движению, тем быст­рее будет свергнут. И добавим: чем ус­пешнее тот или иной представитель этого слоя, тем более он аморален, поскольку любой успех — это уси­ление неравенства, то есть усиление грабежа низших классов. Следова­тельно, с исторической точки зрения сын аморален и неуспешен. Есте­ственно, правящий класс обычно не понимает своей исторической обре­ченности. Уверенность в превосход­стве над всеми ограничивает его спо­собность размышлять, выходить за рамки собственных представлений о жизни. Осознает он это только, когда попадает на гильотину или в ГУЛАГ.

Исходя из такой методики анализа, отец и мать в современных буржу­азных условиях — проигравшие, не­успешные люди, но высокоморальны, поскольку не поступаются принци­пами в угоду успеху в обществе, где царит неравенство. С исторической же точки зрения они не просто на стороне прогресса, но и делают этот прогресс. В этом смысле они край­не успешны и моральны. Ошибка же матери в отношении сына в контек­сте морали заключалась в том, что она исходит из чисто родственных отношений сына к родителям, а не с исторической точки зрения. Но эта ошибка простительна и даже законо­мерна: женщины в принципе не ис­ходят в оценках окружающего мира из каких-либо абстрактных теорий, а матери в отношении своих детей — тем более.

Именно таким образом ре­шается поставленная задача на базе современного марк­сизма. С этим методом можно согла­шаться или нет — в данном случае это не так важно. Я стремился пока­зать, что существуют разные способы оценивать окружающую среду. Са­мый примитивный вариант — обы­вательский, хотя именно он в любом обществе является доминирующим. Задача ученых и философов научить народ думать, размышлять. В свое время французским просветителям удалось научить думать буржуазию. Это позволило ей свергнуть фео­дальную аристократию. Большевики учили думать население Советского Союза. Это позволило стране стать второй сверхдержавой мира. Но эта сверхдержава распалась, когда думать и размышлять разучились даже ее ру­ководители. Сейчас в России насту­пило царство филодоксии, которая заразила и верхние слои российского общества. Результат — идет процесс самоуничтожения. Чтобы избежать этого, надо научить народ думать. Для этого надо учиться, учиться и еще раз учиться... А для начала — всех обязать проштудировать «Философскую про­педевтику» Гегеля.